По статистике 8 из 10 стариков доживающих свой век в домах престарелых имеют вполне состоятельных и дееспособных детей и внуков, которые попросту от них отказались. По оценкам социологов эта печальная статистика будет только расти. Виной тому, нравственный кризис в обществе. У взрослых детей нет ни времени, ни желания возиться с пожилыми родственниками. При этом, определив своих дедушек и бабушек в казенное учреждение, дети и внуки без зазрения совести продают их недвижимость, чтобы напоследок обогатиться за счет ставших ненужными стариков.
Почему-то, если мать отказывается от своего ребенка, общество встает на сторону младенца, осуждая «кукушку». И это, несомненно, правильно.
Но, почему-то о брошенных стариках, доживающий свой век в казенных домах, лишенных тепла и внимания своих близких, почти не говорят. Лишь когда, где-то в провинции, происходит очередная трагедия, сгорает дотла какой-нибудь Дом престарелых, или в отдаленной, почти вымершей деревне брошенная детьми бабушка становиться жертвой грабителей или угорает в собственном доме из-за неисправности печного отопления, мы вспоминаем о брошенных стариках. И, неизменно, задаемся вопросом – как такое возможно? Ведь у 70% пожилых людей есть родственники, способные о них позаботиться.
Причины, по которым старики оказываются выброшенными за борт, у всех разные, но во всех случаях они оказываются не нужными собственным близким. Некоторые бабушки и дедушки добровольно уходят в дома престарелых, чтобы не мешать молодым. Оставляют им свои квартиры, дома, чтобы дети распорядились их имуществом по собственному усмотрению. А некоторые становятся жертвами обстоятельств, заложниками жесткости собственных детей, ведь именно они делают своих пожилых родителей бомжами.
Одинаковая старость
Некоторое время назад, в качестве волонтера, я провела целый день в Доме-интернате для престарелых и инвалидов, расположенного в Курской области. Надев халат санитарки, целый день помогала персоналу «отделения милосердия». Второй этаж пятиэтажного здания, состоящего из нескольких корпусов, полностью занимали старики и инвалиды, которые не могут обслуживать себя самостоятельно. Запах тушенной капусты (во многих учреждениях подобного типа он почему-то неизменно присутствует), мочи, не смотря на все попытки персонала от него избавиться, старости и отчаяния, навязчиво преследовал каждого, кто туда входил. Одинаковые комнаты, с покрашенным в белый цвет стенами; ровные ряды одинаковых кроватей, по 5-6 в каждой комнате; небольшой холл, со стареньким цветным телевизором – вот каждодневная действительность постояльцев этого казенного дома. Кажется, что даже выражение лица у старичков одинаковое, безнадежно скучающее без блеска в поблекших, каких-то застиранных глазах.
В одной из комнат вместе с подругой жила Мария Полуянова, здесь ее называли бабой Машей. Бабуля правда, передвигалась самостоятельно, при помощи двух тросточек. И даже курила самокрутки, сворачивая их из прямоугольных полосок старых газет.
— В войну еще начала, — как-то стыдливо объясняла свою вредную привычку баба Маша. – Голодали тогда, а покуришь, внутри как-то тепло становилось и есть, как будто хотелось меньше. Больше пятидесяти лет уже курю. Хочу бросить, пытаюсь. Да только нервной становлюсь очень.
На тыльной стороне морщинистой руки Марии Полуяновой выцветшая татуировка – набор цифр.
— Не смотри. Не сидела я, — сразу осекла меня баба Маша. – В лагерь немцы угнали еще подростком. Там всем порядковые номера на руках накалывали.
Квартирный вопрос опять все испортил
С Марией Полуяновой проговорили долго. Вся жизнь, как кадры черно-белой кинохроники проносились у меня перед глазами. Тяжелая работа в колхозе с самого детства, война, голод, лагерь для военнопленных в Германии, снова голод, побои, унижения и постоянных страх, ужас, от осознания своей скорейшей смерти. Потом, счастливое освобождение, возвращение в родную деревню, замужество, рождение сына, снова тяжелая работа на весовой в колхозе. Сын врос, женили. Потом умер внезапно муж, одиночество…
— Сын, Паша, меня первое время навещал часто, — рассказывала Мария Полуянова, дымя самокруткой. – А потом все реже стал приезжать. Он тогда разводился, с женой своей первой Галей. С ней у нас нормальные отношения были. Сирота она была, неизбалованная, помогала и в доме и в огороде. А со второй невесткой, Любой, у нас отношения не сложились. Надменная она была. И Павлика против меня настраивала. А потом приехали они как-то и говорят: «Мам, мы мол, квартиру решили продать, они тогда в Пашиной однушке жили, ребенок ведь у нас вот-вот родиться. А у Любы еще от первого брака дочь была, — уточнила баба Маша. – А чтобы новую купить, трешку, у нас денег не хватает. Я тогда говорю, сынок, откуда у меня деньги то, ну откладываю с пенсии по чуть-чуть, только ведь не хватит этого. Тогда сын предложил мне хату продать, сказал, мол, в трешке всем места хватит. Что ты тут одна живешь, ездить к тебе часто не можем. А так с нами, мол будешь, с детьми помогать».
Баба Маша этой идеей вдохновилась, представила даже как новорожденного внучка или внучку нянчить будет. Даже решила в очередной раз курить бросить, чтобы внукам плохой пример не подавать. И невестка ей так сладко на ухо пела. Мол, дружно жить будем, как мать и дочь.
Мария Полуянова согласилась на продажу дома в деревне. Быстро нашли покупателя, дом был добротный, газифицированный. Часть вещей оставили в доме, часть раздали по соседям. Баба Маша взяла с собой только личные вещи и альбом со старыми семейными фотографиями. Сын с невесткой как раз переезжали во вновь приобретенную квартиру. Купили не то, что рассчитывали. Квартира была маленькой, с проходной спальней. Старушку разместили в зале. С самого начала она чувствовала себя не в своей тарелке. Невестка Люба даже не скрывала своего раздражения от присутствия свекрови.
— Сын мне начал уже в открытую говорить, что мол, у меня мать семья рушиться, – рассказывала баба Маша. – Только куда мне было идти? Хату то я продала. А потом, с бабулями у подъезда разговорилась, они сказали, что здесь дом Престарелых хороший. Уход нормальный, питание, врачи…
Сын, по словам бабы Маши, эту идею воспринял с огромным энтузиазмом. В рекордно короткие сроки собрал необходимые документы, даже в деревню смотался за справками из сельсовета. Купил матери новые вещи: халат, ночную рубашку, тапки, кофту, платочки…
Так Мария Полянова оказалась здесь. Первое время сын мать навещал. Поначалу раз в месяц, потом реже стал приезжать, а потом и вовсе прекратил свои визиты. Баба Маша пыталась звонить на его городской телефон, но трубку поднимала либо невестка, либо старшая дочь и отвечали они всегда одно и то же: «На заработки Павел уехал. В Москву».
— Мне бы только знать как он, жив ли, здоров, а больше мне ничего и не нужно, — вдыхая говорила баба Маша.
Сотрудники Дома престарелых тогда сказали, что подобная история у каждого 10-го из их постояльцев.
Прокатились на доверии
Москвич, отставной подполковник ФСБ Анатолий Сафошкин в Дом престарелых не попал. Но это пока. Так случилось, что единственной опорой в старости стала его жена Елена, на руках у которой еще и взрослый сын-инвалид. Именно она постаралась придать огласке историю, произошедшую с ее мужем.
От ведомства в 1983 году Анатолий Сафошки получил квартиру в Москве на улице Конейчука. Жил там с женой и двумя дочерьми. Потом овдовел и через некоторое время женился вновь на Елене. Мужчина переехал к жене в Долгопрудный. В пользу детей отказался в свое время от приватизации своей квартире и оставил все дочерям, но остался прописанным в ней. Оплачивал коммунальные услуги, помогал материально старшей дочери, у которой все как-то не складывалось с работой.
— В обмен на отказ в приватизации младшая дочь обещала помочь отцу достроить дачу, ну чтобы был свой угол на старости лет, — рассказала Елена. – Но фактически она отцу никак не помогала. А потом дочки и вовсе отца бомжем оставили.
По словам Елены, дочери решили квартиру продать. Якобы покупателя нашли и даже аванс взяли. Отца просто поставили перед фактом, что необходимо как можно скорее снятся с регистрации. Как под гипнозом подполковник поставил там где надо, свою подпись, только потом осознав, что остался без московской прописки.
— Старшая дочь не захотела его регистрировать в своей квартире, — рассказывает Елена. – Ерунду какую-то придумала, что если с отцом что случиться, все мне отойдет. Так Толя бомжем и остался. Я его к себе хотела прописать, но он отказывается. Для него, как для мужчины строгой военной закалки, это нонсенс. А дочери квартиру так и не продали. Сдается мне, что они и не собирались в тот момент это делать. Просто задумали от отца избавиться. Теперь как кошка с собакой живут. Не разговаривают даже. Каждая из них наверное, думает, как другую обмануть.
Увы, государство и правоохранительные органы не в состоянии защитить пожилых людей от мошенников, а от мошенников в лице близких родственников и подавно.
— В обществе налицо нравственный кризис, — говорит психолог и писательница Алина Делисс. — Он выражается в отношении к детям, старикам, бездомным животным. В обществе царит безответственность и не желание поступится своими желаниями. Родители – это то, что связывает каждого человека с тем местом, где он родился. Теряя свои корни, он теряет свою душу. Трудно сказать, почему некоторые взрослые дети, так поступают со своими стариками. Может быть внутри до сих пор живут воспоминания о детстве, может бить, родители каким-то образом обидели в детстве. Но, такие случаи, единичны. В большинстве своем кризис в душах детей, оставляющих своих пожилых родителей на произвол судьбы, обусловлен отсутствием в них внутреннего стержня.
Марина Ильина
